Потерянные сокровища украинского гетмана павла полуботка. Полуботок павел леонтьевич Павел Полуботок: гетман Украины, замученный в Петропавловской крепости при Петре I

24.07.2016 0 2596

Издавна людей привлекали истории о спрятанных сокровищах и зарытых в землю кладах. А таких историй в реестре человечества насчитывается немало, и большинство из них отражены в произведениях различных писателей, а также в мировом кинематографе.

Как правило, в этих историях фигурируют бесстрашные флибустьеры или кровожадные лесные разбойники, начерченная кровью карта и обязательно какое-нибудь таинственное место, населенное различной чертовщиной.

В жизни же зачастую все оказывается намного тривиальней, хотя не менее таинственно.

Примером тому может послужить история не найденных до сих пор сокровищ украинского гетмана Павла Полуботка (ок. 1660—1724), бывшего сподвижника легендарного Мазепы.

Род Полуботков начал возвышаться еще при деде Павла — Артемии, сотнике Черниговского полка. Отец Павла Полуботка был переяславским полковником и генеральным бунчужным.

Так что будущий наказной гетман Украины родился (точная дата неизвестна) в весьма богатой семье. Во времена правления Петра I Павлу Полуботку было пожаловано царской милостью более 200 дворов.

Таким образом, Павел стал в одночасье одним из первых богачей Малороссии, что, безусловно, способствовало росту его влияния в Украине. Рассказывают, что Полуботок «жил широко и даже держал у себя “двор” наподобие гетманского». После смерти гетмана Левобережной Украины Скоропадского (1722 г.) временным наказным гетманом стал Павел Полуботок.

Однако с первых же дней правления у новоиспеченного главы казачества возникли серьезные противоречия с Малороссийской коллегией — органом, учрежденным Петром I (слишком уж явственно чувствовался во всех поступках гетмана свободолюбивый дух украинского народа). Разногласия между ними вскоре переросли в открытый конфликт, и Павел понял, что совершил ошибку, последствия которой могут крайне пагубно сказаться на нем и его семье.

И действительно, вскоре он получил приказ царя, в котором предписывалось гетману с казацкими старшинами немедленно явиться в Санкт-Петербург. Дословно в приказе было написано следующее: «Полковник Полуботок и старшина, невзирая на данные им наши указы, послали некоторые указы без совету с президентом коллегии, того ради велено для ответу быть сюда полковнику Полуботку, писарю Савичу и генеральному судье Чарнышу».

Павел прекрасно осознавал, чем закончится его поездка в Петербург, и поэтому решил позаботиться о том, чтобы сберечь собранные им сокровища от царского ограбления и сохранить их для своих потомков. По сведениям некоторых источников, перед своим отъездом в Санкт-Петербург через хорошо знакомого ему зарубежного дипломата он якобы выслал в Лондон огромную по тем временам сумму в золоте — один миллион фунтов стерлингов.

И попросил, чтобы эти ценности были депонированы на его имя в Bank of England (по другим источникам — банк Ост-Индской компании) без «конфискации за давностью» из расчета четырех процентов годовых. В некоторых документах говорится, что миссию по переброске золота осуществлял сын Павла Остап (некоторые исследователи называют его Андреем).

Провернув эту операцию, Полуботок со старшинами в августе 1723 года отправляется в Петербург. Поначалу их приняли довольно радушно. Но в конце месяца в Тайную канцелярию поступило письмо, в котором гетман обвинялся в сношениях с бывшим писарем Мазепы Орликом, и Петр I, не понаслышке знавший, что такое предательство малороссийских гетманов, начал следствие по делу Полуботка.

В сентябре Полуботок, Савич и Чарныш были вызваны на допрос в Тайную канцелярию. Вначале к подследственным относились достаточно мягко, но в ноябре 1723 года все изменилось: Полуботок с товарищами были арестованы и переправлены в Петропавловскую крепость.

Затем Петр I через Тайную канцелярию предъявил ему обвинение в краже государственной сокровищницы Украины и с применением утонченных пыток пытался заставить Павла раскрыть местонахождение сокровищ. Но и на краю могилы Полуботок молчал.

Когда известие о печальной судьбе гетмана достигло Украины, его старший сын Остап (по документальным данным, у гетмана было три дочери и сын, но некоторые историки утверждают, что был еще один сын — Яков), понимая, что семье грозит ссылка, покинул Украину, увозя с собой копию письма-завещания отца.

Никому из своих родных Остап не сообщил, куда направляется. А между тем его путь пролег в Константинополь. Но там он надолго не задержался и отправился в более безопасное место — на юг Франции, в Марсель. Дальше его след теряется. Все попытки по розыску Остапа, предпринятые Тайной канцелярией, не увенчались успехом, и дело о «гетманских миллионах» постепенно начало забываться.

Новый интерес к казацким сокровищам вспыхнул перед Первой мировой войной, когда в Российской империи появился целый ряд людей, которые называли себя наследниками Павла Полуботка и претендовали на давнее золото. Первый сбор наследников состоялся 15 января 1908 года в местечке Стародуб, и на него приехало около 480 человек, претендующих на сокровище украинского гетмана. Организатор съезда, профессор А. И. Рубец, обратился к собранию с речью, в которой уверял, что вклад гетмана Полуботка в Английском банке действительно есть, что сведения эти получены от лица, заслуживающего полного доверия.

По окончании собрания было решено назначить комиссию, которая будет заниматься расследованием этого дела. В результате долгой работы комиссии удалось выяснить, что якобы в один из английских банков на самом деле давным-давно поступал вклад из России в сумме десять тысяч голландских дукатов, но по условиям хранения этот банк проценты не начислял. Тогда для дальнейшего разъяснения вопроса было решено направить в Лондон специальную делегацию.

Но она натолкнулась на полное непонимание со стороны служащих банка. Ссылаясь на режим секретности вкладов, они не допустили российских наследников Полуботка к архивам и банковским документам. Кроме того, никто из наследников не смог подтвердить свое происхождение. В результате посланцы вернулись ни с чем. Все это на некоторое время остудило их пыл, и до августа 1913 года тема сокровищ украинского гетмана нигде не звучала.

А затем все в том же местечке Стародуб состоялся второй слет наследников (около 170 человек). Но и на этом собрании никому из претендентов не удалось документально доказать свою гетманскую родословную, а тем более назвать шифр или номер счета в банке, что давало бы право на 20 процентов наследства. Поэтому все попытки новоявленных «детей лейтенанта Шмидта» получить богатое наследство не увенчались успехом.

Казалось, сокровища украинского гетмана утеряны навсегда. И вдруг в 1922 году объявился новый претендент на наследство. В один прекрасный день в украинское представительство Советского посольства в Вене явился некий молодой человек, который сказал, что он прибыл из Бразилии и ему срочно требуется аудиенция у господина посла. Полномочным представителем интересов советского государства в Австрии был тогда сын известного классика украинской литературы Юрий Коцюбинский.

Посетителя из Бразилии Коцюбинский принимал вдвоем со своим генеральным консулом. Когда же гость назвался и объяснил цель своего визита, оба дипломата едва могли скрыть волнение. Еще бы: перед ними сидел потомок сына Павла Полуботка, названный, как и гетманский сын (в случае если того звали все-таки Остапом), тем же родовым именем. И приехал этот потомок украинского гетмана для того, чтобы обсудить дело о наследстве своего предка.

В подтверждение своего происхождения Остап предъявил легендарнейший документ: письмо гетмана Павла Полуботка своему сыну Якову (письмо, конечно, было скопировано, а сам оригинал двухсотлетней давности потомок предусмотрительно запрятал в сейфе какого-то банка).

Наследник украинского гетмана приехал с предложением начать совместную акцию о получении наследства, так как по условиям завещания Павла Полуботка большая часть «золотого запаса» (около 80 %) должна была пойти на благо Украины. И через это условие в завещании переступить было невозможно. Посетитель сказал, что он согласен даже на меньшую сумму, чем та, которая полагается ему по завещанию, то есть вместо 20 процентов его вполне устроит один.

Стоило только произвести некоторые подсчеты, как скромность этого заявления немедленно испарялась. В 1923 году должно было исполниться 200 лет с тех пор, как гетманский миллион (если он существовал на самом деле) был задепонирован. Таким образом, за первые десять лет он удвоился.

А затем произошло уже 20-кратное удвоение суммы (учитывая проценты на проценты). То есть в итоге к 1923 году сумма стала равной одному триллиону 48 миллиардам 578 миллионам фунтов стерлингов! Так что затребованный бразильским претендентом процент должен был составлять капитал больший, чем у выдающихся, миллионеров мира: примерно десять с половиной миллиардов фунтов!

После разговора с наследником Павла Полуботка Юрий Коцюбинский, не доверяя тайны ни связи, ни даже дипломатической почте, лично примчался из Вены в Харьков с экстраординарным сообщением. Сразу же на секретное совещание собрались высшие должностные лица.

Нищая, сплошь в руинах Гражданской войны Украина в минувшем 1921 году пережила еще и страшный голод. А тут вдруг такое богатство! В связи с отъездом главы правительства X. Раковского дело было поручено всеукраинскому старосте Г. И. Петровскому. Он созвал президиум для выработки немедленного решения.

Оно сводилось к тому, чтобы поручить товарищу Коцюбинскому установить каким-то образом с этим Английским банком контакт и прощупать через представителя банка, сохранилось ли там завещание Павла Полуботка. Но иногда даже самые грандиозные планы может сорвать простая случайность.

Так произошло и в этот раз. Коцюбинский сильно заболел и не смог из-за этого выехать из Харькова в Вену. А тянуть не разрешили, заветные миллиарды уже будоражили воображение властей. Поэтому сложное поручение шифровкой перебросили на того безымянного генконсула, который вместе с Ю. Коцюбинским встречался с бразильским претендентом на сокровища.

У консула, как оказалось впоследствии, был знакомый в австрийском министерстве иностранных дел по фамилии Петер, который по просьбе своего украинского знакомого согласился на посредничество в столь деликатном деле. И не подвел. Благодаря деятельности Петера в июне того же 1922 года в Мария-Энзерсдорф, живописной местности под Веной, состоялась встреча украинского генконсула с представителем Английского банка Робертом Митчеллом.

На ней присутствовали также посредник Петер и наследник Остап Полуботок. Эта встреча, как всячески подчеркивали ее участники, носила совершенно частный характер. Митчелл, например, прямо с порога заявил: «Никаких полномочий от Английского банка не имею, приехал исключительно как частное лицо. Но можете не сомневаться, своим уважаемым друзьям из банка передам в точности все, о чем здесь пойдет речь». Хотя все прекрасно понимали, что без согласия Английского банка Митчелл вряд ли вышел бы на контакт.

На встрече Остап Полуботок предъявил Митчеллу письмо своего исторического предка. Однако Митчелл, внимательно изучив этот документ, заявил, что это всего лишь фотокопия и, для того чтобы дело продвинулось дальше, надо еще доказать его аутентичность. Кроме того, одного письма мало. Наверняка правительство Украины будет требовать выплаты и для себя. А Британия не признает Советскую Украину независимым, суверенным государством, но даже если в один прекрасный день Великобритания и признает Украину суверенной, то все равно такую сумму банк не сможет выплатить одним махом.

После встречи генконсул немедленно отослал в Харьков шифровку с дословным изложением разговора. А Остапу Полуботку не оставалось ничего другого, как отправиться домой, за океан. А в следующем, 1923 году, когда Раковского сняли с должности главы правительства, поменяли и его наркомов. Исчезло украинское представительство в Австрии, как и вообще во всех зарубежных странах. Во время сталинской «большой чистки» расстреляли большинство украинских дипломатов.

Каменица Полуботка, г. Любеч Черниговской области Украины. Каменица Полуботка - хозяйственная пристройка дома украинского гетмана Павла Полуботка. Здание в 1943 году сгорело, и восстановлено совсем недавно.

Не обошла чаша сия ни Юрия Коцюбинского, ни Раковского, а возможно, и того генконсула, который для нас так и остался безымянным. «Дело Полуботка» вновь постепенно забылось. Остап Полуботок поехал в Бразилию — и исчез навсегда. Впрочем, некоторые попытки найти исчезнувшего наследника все же предпринимались.

Об этом свидетельствует объявление, появившееся в одном украинском журнале в Южной Америке: «Консулатом СССР в Монтевидео разыскивается Остап Полуботок, который проживал в 1922 году в Сан-Паулу в Бразилии, либо в случае его смерти кто-нибудь из его потомков, кто называется Полуботок».

Свой вновь вспыхнувший интерес к легендарным сокровищам советские власти объясняли тем, что они якобы ищут компромат на Полуботка (непонятно было только, зачем понадобилось компрометировать украинского гетмана спустя почти 300 лет после его смерти).

Во время просмотра архивных бумаг были найдены данные о существовании сокровища гетмана. После проверки этих сведений правительство постановило возбудить «дело Полуботка», которое дремало в течение 240 лет. Теперь для получения наследства оставалось только найти бразильского Остапа, и дело о сокровищах можно было смело считать завершенным.

Но, к сожалению, далеко не все получается так, как планируется. На поисковое объявление в Южной Америке никто не отозвался. Таким образом, закончить дело о потерянных сокровищах не удалось до сих пор.

Правда, в 1985 году инюрколлегией была предпринята еще одна попытка отыскать сокровища украинского гетмана. Но, к сожалению, безрезультатно. «Bank of England», а также его главный казначей сообщили, что никаких сведений на этот счет нет. Пока не будут найдены какие-либо убедительные документы, этому делу суждено оставаться нераскрытым. Кто знает, может быть, эти документы и существуют.

Павел Полуботок

Вопрос о родовом происхождении замечательной в истории Малороссии личности всегда представляет затруднение к ответу: демократический строй казацкого общества не допускал ни родовых отличий, ни фамильного чванства. Люди достигали высоких должностей не по преимуществам породы, а по личным заслугам и по выбору громады; простой рядовой казак при умении, дарованиях и счастливом сочетании обстоятельств жизни, мог достигнуть чина полковника или генерального старшины. Это не значило, однако, чтобы из массы казацкого общества не выдвигались семьи и роды, так как при сословном равенстве малорусы все-таки признавали естественное право преемничества по наследству: казак, возвышаясь посредством своих достоинств, поднимал вместе с собою свою семью и своих потомков, а богатея, – передавал им свое достояние. Таким образом, после изгнания из Малороссии прежнего ополяченного высшего сословия из недр народа фактически выступали вперед роды, стремившиеся образовать в известном смысле высший класс, отличаясь по образу жизни и потребностям от уровня простого народа; но зато непрочно было их значение: они так же легко опускались, как поднимались. Так было в XVII и в XVIII веках, до тех пор пока в Малороссию не введено было на великорусский образец дворянство; часто бывало, что после полковника в том же полку занимал полковой уряд сын его и даже внук; но если на кого-нибудь из этого рода судьба поглянет неприветливо, то уже другим из того же рода не всегда легко было получить полковничий чин.

Роды, которым в общественной жизни счастливилось, носили название значных; простые казаки, чернь, глядели на них с досадою и нередко со злобою, но путь к помещению в рядах значных не был никому еще юридически прегражден: не было между значными и чернью такого средостения, какое возможно между двумя различно-равными сословиями; значный по условиям судьбы выбывал из значных и смешивался с чернью.

В числе родов, возвысившихся над массою казачества во второй половине XVII века на левой стороне Днепра, был род Полуботков. Более в старое время судьба этого рода нам неизвестна. Прозвище Полуботок есть, конечно, насмешливая кличка; полуботок по-малорусски значит полусапожек; фамильные названия у малорусов чаще всего возникали от насмешливой клички, данной в свое время человеку, который передавал мимо собственной воли эту кличку своим потомкам; соответственно прозвищу Полуботок мы знаем фамильные прозвища Чоботок (сапог), Черевик (башмак), Сиряк (серая суконная одежда). При Многогрешном в Черниговском полку был сотник Артемий Полуботок. Его сын Леонтий Артемьевич владел землею в Черниговском полку и был сделан при Самойловиче переяславским полковником и генеральным бунчужным. Леонтий Полуботок находился в родстве с Самойловичами. Когда после падения гетмана Самойловича гетманская власть досталась Мазепе, новый гетман, по-видимому, благоволил Полуботку: по крайней мере, вслед за ссылкою гетмана Самойловича ссылка постигла бывшего переяславского полковника Дмитрашку Райчу, а Полуботка не тронули; но в 1691 году племянник сосланного в Сибирь гетмана Ивана Самойловича бывший гадяцкий полковник Михайло Самойлович, удаленный по настоянию Мазепы из Украины и проживавший в Москве, был притянут к возникшему тогда делу о чернеце Соломоне. Этот Соломон был личность странная, до сих пор не объясненная историей. Он составил фальшивые письма от Мазепы к польскому королю Яну Собескому такого содержания, за которое со стороны России могло Мазепе угрожать обвинение в государственной измене. Вероятно, чернец Соломон был орудием какой-нибудь враждебной Мазепе партии в Малороссии – партии, желавшей очернить Мазепу пред верховною властью в Москве и спихнуть его с гетманства. Коварная попытка не удалась: Соломон поймался в Польше в обмане, сознался в собственной вине, был выдан московскому правительству и казнен, доставивши – вопреки тайным целям сделать зло гетману – полное торжество Мазепе; доверие к гетману укрепилось в Москве. По делу, производившемуся в Москве об этом Соломоне, повели в застенок Михаила Самойловича, а потом сослали в Сибирь. Мазепа узнал, что сын переяславского полковника Павел Полуботок, находясь тогда в Москве, сносился с Михаилом Самойловичем, а отец его Леонтий, благоприятствуя намерениям Самойловича произвести в Малороссии возмущение, помышлял сделаться гетманом. Мазепа приказал взять под караул и отца, и сына и предал их обоих суду старшин и совета полковников. При разбирательстве этого дела оказалось, что Павел Полуботок, услыхавши от Михаила Самойловича недобрые речи о Мазепе, сообщил об этом находившемуся в Москве миргородскому полковнику Апостолу, а последний известил Мазепу. Но гетман все-таки придирался к Павлу Полуботку: зачем он сам прямо не предостерег своего гетмана. Старшина в своем суде над Полуботками поступила так, как хотелось Мазепе. У них были отняты маетности. Часть этих маетностей повернули к городу Чернигову, нашедши по документам, что в старинное время они принадлежали этому городу; другие маетности обращены были в достояние войсковой казны для раздачи иным лицам. Этот страшный для Полуботков приговор приведен был в исполнение без предварительного представления его на утверждение верховным правительством; только по совершении всего Мазепа сообщил о том царям Иоанну и Петру. На место Леонтия Полуботка назначен был переяславским полковником Иван Мирович.

Семья Полуботков была, таким образом, низвержена, лишена материальных средств и должна была, по-видимому, испытать участь многих других, быстро возвышавшихся и быстро сходивших в общий уровень народной массы. Но с Полуботками сталось не так. Род этот в лице Павла скоро опять стал подниматься, и сам Мазепа помогал его возвышению. Вместо умершего черниговского полковника Лизогуба полковником в Черниговском полку сделан Павел Полуботок, когда именно – не знаем, но в 1708 году он уже занимал эту должность. Когда открылась измена Мазепы и Батурин, столицу его, постигло разорение от Меншикова, Петр потребовал всю малороссийскую старшину и начальствующих лиц со всех полков на раду в Глухов для выбора нового гетмана. Полуботок был одним из первых, явившихся на призыв государя. Уже тогда он был в большом уважении во всем казачестве. Избираемый сообразно царскому желанию на гетманский уряд стародубский полковник Скоропадский начал отказываться от предлагаемой чести: так следовало по старинному казацкому обычаю. Тогда казаки заявили было стремление провозгласить главою казачества Павла Полуботка. Но Петр со своей стороны уже высказал о нем мнение, показывавшее, что царь не утвердит казацкого выбора, если этот выбор падет на Полуботка. «Этот человек хитер; с него может выйти другой Мазепа». Так отозвался о Полуботке государь. Само собою разумеется, что никто, узнавши о таком отзыве государя, не решался настаивать на избрании Полуботка, и в гетманы выбран был Скоропадский.

В то время, когда Мазепа передался шведскому королю и старался потянуть за собою Малороссию, Петру для спасения целости своего государства нужно было ласкать малорусов и удержать их в повиновении Русской державе. Карл XII мог быть очень опасен Петру, если бы сумел стать твердо в те выгодные условия, которые независимо от его собственных усилий приготовляла судьба для безрассудного героя. От Малороссии теперь зависел исход всей Северной войны: за кем пойдет этот край – на сторону того будет склоняться перевес. Петр понимал, что важнее всего в те минуты, которые он переживал, было не допустить малорусов искушаться подущениями Мазепы и обещаниями Карла XII. И вот Петр в своих манифестах припоминает всем малорусам, что московское правительство до сих пор держало малорусский народ во льготах; царь дает обещание держать его так же и вперед, свято соблюдать те вековые права, с которыми край Малороссийский поступил под власть московских царей. Но миновали опасности, угрожавшие русскому самодержцу. Малорусы не пошли туда, куда манил их и зазывал их старый гетман; напротив, они заявили полную враждебность к тем иноземцам, которые вступили в их отечество, выставляя себя их призванными освободителями. Полтавская победа сделала Карла надолго не опасным Петру, и Петр тотчас переменил свой тон по отношению к Малороссии.

17 июля 1709 года Скоропадский в местечке Решетилов-ке подал царю просительные пункты о разных льготах для Малороссийского края и чуть не на все получил отказ. Царь не соглашался, по просьбе Скоропадского, изъять малороссийские войска во время походов от зависимости великорусских полковых воевод и генералов, не возвращал в войсковое достояние взятых у малорусских изменников орудий, не дозволял возобновлять черниговских дворов, не дозволял малорусам, вопреки домогательству Скоропадского, вести торговые сношения с запорожцами и проч. Скоропадский по поводу разорения, постигшего Малороссийский край в предшествовавшее военное время, испрашивал на несколько лет льгот казакам от служб. Царь соизволил дать им льготу только на одно лето. Гетман доносил Петру, что войсковая казна оскудела и нечем платить жалованье охочим полкам, существовавшим в Малороссии на определенном жалованье, отдельно от тех казачьих полков, на которые, как на области, была разбита страна; гетман ожидал, что царь по своей богатой милости соизволит уделить что-нибудь от своих щедрот на указанные издержки; но государь велел только доставить ему роспись собираемым в Малороссии доходам, с которых надобно было содержать состоявшие на жалованье полки. Вообще в это время новый малороссийский гетман мог уразуметь, что царь тем будет несговорчивее и упорнее, чем далее будет отходить то время, когда Малороссию нужно было ласкать для собственного спасения. Тогда, между прочим, Петр в ответе на просительные пункты малороссийского гетмана выразился, что малорусский народ должен быть признателен за великое благодеяние, оказанное ему защитою против шведов.

После того, в течение последующих лет гетманства Скоропадского мы видим ряд мер, явно клонившихся к наложению на Малороссию одинаковой тягости, какую терпела под железною рукой Петра вся Русская держава. В 1715 году царь сделал изменение в способе поставления полковых старшин по всем полкам. До того времени выбор их совершался исключительно в своем полку, но Петр нашел, что полковники делали из этого злоупотребления: они не доводили высшему начальству до сведения о совершавшихся выборах, направляли самые выборы в видах собственного корыстолюбия и допускали выбирать лиц, на верность которых престолу трудно было положиться. Петр определил: вперед полковую старшину назначать гетману при участии великорусского чиновника, находившегося постоянно, близ гетмана в качестве органа верховного правительства Русской державы в крае, пользующимся преимуществами местного самоуправления. В тот же год Петр стал посылать малороссиян на работы за пределы Малороссии. Возобновляя свой давний проект о соединении Дона с Волгой, Петр приказал выслать из Малороссии несколько тысяч Казаков английскому инженеру Джону Перри, заведовавшему канальным делом в Волжско-Донском крае. То были, как говорит пословица, еще только цветики: надобно было ждать ягодок.

В 1717 году Скоропадский снова просил государя о разных облегчениях для Малороссии; царь, бывший в то время за границею, долго не отвечал Скоропадскому «за дальностью походу и многих нужнейших дел», а в 1719 году дал ответ, в котором вместо ожидаемых милостивых льгот заметил, что великорусский народ несет разные тягости в податях и в людях и во всем прочем, а малороссийский народ по царской милости не знает таких тягостей. В следующем, 1720 году царь показал Малороссии, что ей готовится не льгота и не обособление от прочих частей государства, а, напротив, теснейшее соединение на основании равного с другими частями государства принятия на себя неизвестных ей до того времени тягостей. Царь потребовал двенадцать тысяч Казаков на работу Ладожского канала, в край более далекий и более непривычный малорусам по климату, чем берега Дона и нижней Волги.

В 1722 году приехал Скоропадский в Петербург, посещая его уже не в первый раз. Гетман был принят очень почетно и ласково, царь целовал ею; Скоропадский удостоился даже сидеть за столом государя рядом с его высокою особою; но тогда же Скоропадского поразила иного рола нежданная милость. Царь издал указ об основании Малороссийской коллегии: там должен был председать президент бригадир Вельяминов, а при нем заседать шесть штаб-офицеров; все были из великорусов. Управление Малороссиею подводилось под общую систему учрежденного в 1719 году коллегиального управления по всей России, место бывшего некогда Малороссийского приказа должна была занять Малороссийская коллегия, но с тою важною разницею, что этой коллегии надлежало находиться не в столице, а в Малороссии, в городе Глухове. Она была верховным местом в Малорусском крае и выше самого гетмана; за последним оставалось право совета в этой коллегии. Малороссийская коллегия утверждалась под благовидным предлогом защищать народ от притеснений и злоупотреблений со стороны генеральной старшины, полковников и всяких других властей; она имела право производить дела по поступившим к ней жалобам, вести приходные и расходные книги и доставлять их в сенат. Без сношения с нею гетман и старшина не должны были предпринимать каких бы то ни было всенародных распоряжений и рассылать универсалов. Тяжело показалось Скоропадскому. Он попытался сделать государю представление и сослаться на права Малороссийского края, утвержденные царем Алексеем Михайловичем в силу Переяславского договора, заключенного с гетманом Богданом Хмельницким во время присоединения Малороссии, – права, подтвержденные и наследниками царя Алексея Михайловича и в числе их самим Петром. Царь дал ответ, что учреждение Малороссийской коллегии не делает нарушения пунктов, постановленных с Хмельницким, потому что и прежде дозволялось подавать апелляции воеводам великорусским.

Скоропадский не слыхал о таком пункте договора, на какой указывал Петр, и во всей Малороссии не знали и не слыхали, чтобы договор Переяславский давал право апелляции великорусским воеводам. Но делать было нечего. Скоропадскому оставалось молчать. Он уехал на родину, обласканный царем, но со смертельною раною в сердце. Он жил недолго.

Гетманский уряд остался незанятым. Надобно было избрать нового главу малороссийского казачества, но пока совершится выбор и последует утверждение от царя, казаки избрали временным наказным гетманом черниговского полковника Павла Полуботка.

Первым делом временного малорусского правительства было отправить посланцев Рубца и Быковского с челобитьем в сенат о выборе настоящего гетмана. Это было в конце 1722 года, когда Петр готовился идти в персидский поход. Полуботок обратился к императрице с просьбою о ходатайстве у императора, чтобы малороссийские права и преимущества были сохранены, а в сенат подавал прошение об отмене пошлин с меда, воска и табака.

Сенат отправил присланных к нему малорусов в Астрахань и велел там дожидаться государя, который был в Москве, собираясь идти на Персию.

По прибытии государя в Астрахань представились ему малорусские посланцы. Петр, отпуская их, письменно благодарил Полуботка и старшину за их верную службу и обещал устроить по их желанию выбор нового гетмана после своего возвращения из похода. Между тем Петр приказал нарядить пятнадцать тысяч малороссиян на работы в Ладогу, а десять тысяч в крепость Св. Креста. Вместо ожидаемой Полуботком и старшинами льготы от налогов царь издал новый именной указ о налогах на пчельники и табачное производство в Малороссии. Вслед за тем в начале

1723 года Петр дал указ сенату объявить малороссийским казакам, что по их желанию будут к ним в полки определяться полковники из великорусов, как уже был тому пример при Скоропадском; зять этого гетмана, Толстой, получил полковничий уряд в Нежине. Благовидный предлог расширить эту меру подал Стародубский полк, в котором казаки изъявили неудовольствие против своего полковника Журавки и просили им прислать другого полковника. Царь назначил к ним в полковники великоруса Кокошкина и показал вид, что смотрит на такое заявление Стародубского полка как на свидетельство того, что все малорусы желают иметь полковников, назначенных им из великорусов.

По окончании персидского похода воротившись в Петербург, государь застал новое посольство из Малороссии с повторением просьбы о выборе нового гетмана согласно данному царем обещанию.

В челобитной, обращенной к царю, говорилось так: «Повелитель неба и земли Христос Господь в нынешнем с небес пришествии своем хотящ победити враги В. И. В-ву всея России повелителю, победу на иноплеменники даровал и с оною торжественно в великий град Москву возвратити-ся удостоил, того убо Христа в мир для победы и В. В-ва в царствующий град с победой пришествии мы, с рабской должности нашей, вам, великому государю В. И. В-ву, в начале сего года всеподданнейше виншуючи [поздравляя], верно желаем, дабы оной победотворец Христос и в предбудущие многочислимые годы и лета дражайшее В. И. В-ва здоровье на ограждение и победу супротивных силою благости своея цело, состоятельно и крепко сохранил, величие и славу имени вашему великому во всех ближних и далечайших странах иноплеменнических умножая заставил. Мы обнадежени высокою В. И. В-ва милостию, выраженною в премощнейшей грамоте, с правительствующего сената принесенной через наших в низовой поход посыпанных с найпокорнейшим прошением о избрании по давном обыкновении вольными голосами нового гетмана, на место умершего господина Скоропадского, что тое нового гетмана избрание, заблагочасным В. В-ва с оного походу возвращением сбудется; ныне за тую премногую В. В-ва милость достодолжное наше обсылаем благодарствие и о исполнении той же высокомонаршей милости В. И. пресв. В-ву с дозволенным нашим челюбитствием раболепное приносим прошение, при чем скипетродержавную В. В-ва монаршую духом лобызаем десницу». Подписали челобитную Полуботок, Савич и Буна-ковский.

Вместе с тем Полуботок послал письмо кабинет-секретарю Макарову и просил его ходатайства «о неотлагательном исполнении высокомонаршей милостивой декларации в общенародном всей Малой России интересе, понеже нам и всей Малой России без гетмана, яко без совершенного малороссийскою правителя, обходиться трудно и неудобно».

На просьбу о выборе гетмана Петр дал такой ответ: «Всем ведомо, что с Богдана Хмельницкого до Скоропадского все гетманы явились изменниками, от чего много потерпело государство Русское, особенно Малороссия, и потому надобно приискать в гетманы верного и надежного человека, а пока такой найдется, определено правительство, которому надлежит повиноваться и не докучать насчет гетманского выбора».

Это малороссийское правительство, на которое указывал Петр, была Малороссийская коллегия, до крайности ненавистная для малорусских начальных людей. Между нею и генеральною старшиною произошло тогда жестокое столкновение. Старшина толковала, что коллегия должна была производить только дела по апелляциям, поданным на приговор генерального суда; старшина находила несправедливым, что коллегия разбирает всякие дела, даже не бывшие в генеральном суде, и берет на себя право делать распоряжения мимо туземной власти. Главное, что произошло тогда между коллегиею и старшиною, было то обстоятельство, что коллегия по приказу государя оповестила универсалом по всей Малороссии, чтобы все, которые имеют какое-нибудь неудовольствие против старшин и какого бы то ни было начальства в Малороссии, подавали жалобы в коллегию, установленную государем с той целью, дабы защищать бедных против богатых и вообще простой народ против малороссийских властей. Малорусские старшины увидели в этом тайное желание поднять против них подчиненных и таким путем привести к переменам, по их взгляду, нарушающим права и привилегии Малорусского края. Они поняли, что стоит объявить, чтобы недовольные шли жаловаться, – за недовольными дело не станет, хотя бы со стороны тех, на кого подаются жалобы, не было вовсе никаких злоупотреблений; в особенности старшины, знавшие свой край и дух своего народа, ожидали, что объявлением коллегии воспользуются крестьяне, чтобы заволноваться против землевладельцев, своих помещиков, потому что со времен восстания против польских панов при Хмельницком крестьяне составляли в Малороссии горючий материал, готовый вспыхнуть от малейшего возбуждения. Чего старшины ждали, то и случилось. На Полуботка появились от разных лиц жалобы. Во многих местах крестьяне забунтовали, не хотели слушаться своих помещиков; одного из последних, Данилу Забелу, драли за волосы и чуть не убили; другой, Андрей Лизогуб, жаловался старшине, что в селе его Погребах крестьяне исколотили до полусмерти старосту, Тогда Полуботок вместе со старшиною выдал универсал, предписывавший посполитым людям, живущим на помещичьих землях, оказывать своим помещикам законное послушание, под страхом наказания. По этому поводу между членами коллегии и старшинами произошли сцены ссор и несогласия. Бригадир Вельяминов говорил, что малорусское правительство не смеет без ведома коллегии посылать универсалов и, вдобавок, противных по своему смыслу распоряжениям коллегии. Полуботок ссылался на свой сан наказного гетмана, который признал за ним сам царь. Вельяминов на это сказал ему:

– Я бригадир и президент, а ты что такое передо мною? Ничто! Вот я вас согну так, что и другие треснут. Государь указал переменить ваши давнины и поступать с вами по-новому!

Полуботок заметил непристойность его выходок при чтении указа.

– Я вам указ! – закричал Вельяминов. Полуботок отправил государю жалобу на Вельяминова и всю коллегию и привел в своем прошении государю статью договора, заключенного с Богданом Хмельницким московскими боярами во время присоединения Малороссии к России; Полуботок указывал, что московский царь Алексей Михайлович тогда утвердил старый порядок судопроизводства в новоприсоединенной стране: ни воеводы, ни стольники не должны были вступаться в войсковые суды, и все товариство судимо было своею генеральною старшиною; где три казака, – там двое третьего должны были судить. Полуботок смело припомнил Петру, что преемники Алексея Михайловича подтверждали этот договор, и сам Петр подтвердил его при избрании гетмана Скоропадского.

Но со своей стороны коллегия жаловалась государю, что наказной гетман и старшины посылают самовольно универсалы, противодействуя коллегии, поступающей по царскому указу; и вместе с тем Вельяминов прислал жалобы, возникшие от разных лиц на Полуботка и старшину. Государь приказал призвать к себе в Петербург Полуботка, генерального судью Ивана Чарныша и генерального писаря Семена Савича.

Позванные к ответу малорусы явились в Петербург 3 августа 1723 года и поместились в доме Бутурлина (князя-папы). Сначала их приняли ласково и милостиво; августа 6-го они представлялись государю на острове Котлин, потом несколько времени оставались без спросов, посещая разных вельмож; везде их принимали радушно и приветливо.

В сентябре начался над ними допрос в Тайной канцелярии, сохранившийся в делах государственного архива. Прежде всего и более всего налегали на универсалы о повиновении крестьян помещикам, разосланные без ведома коллегии. Полуботок и Чарныш объясняли, что это сделано ради того, чтобы в поспольстве не учинилось опасного смятения. «Вельяминов, – говорили они, – разослал ни своих владельцев, ни старшин, а мы знаем, что наше поспольство всегда готово подняться на панов, и потому, чтобы не допустить до большого мятежа, мы разослали универсалы, иначе с нас бы самих взыскивалось, если бы вышло общее волнение». Савич уклонился от всякою объяснения, отговариваясь, что был болен в то время, когда посылались универсалы.

– Вы, – спрашивали малорусов, – посылали в Кро-левец казака Уманца предлагать казакам для выбора в сотники подозрительных людей: Семена Григоровича и Захара Колесниченка; первый был зять изменника Кожуровского,а второй – шурин прилуцкого полковника Горленка, приставшего к Мазепе, между тем как нежинский полковник Толстой, зять покойного Скоропадского, писал вам, что по приговору и желанию кролевецких казаков и поспольства надобно было оставить прежнего сотника Головаревского, верного слугу государя, на занимаемом им месте. Вы же не учинили по его письму и велели выбирать нового из подозрительных людей, а Григорович со своими товарищами бил и сажал в тюрьму казаков.

Полуботок отвечал:

– Мы предлагали на выбор трех персон: Григоровича,Агиенка и Колесниченка, и посылали узнать, какое будет согласие кролевецких казаков; мы сделали так потому, что казаки из Кролевца приезжали к нам и требовали для выбора наметить нескольких лиц, а не одну персону; старшины никого не назначили, а предоставили выбор казакам. Нежинский полковник Толстой писал нам об определении Головаревского, но мы не сделали этого по одному письму Толстого, а прежде послали казака Уманца проведать: точно ли хотят его кролевецкие казаки и за кем окажется более голосов? На Головаревского были челобитчики: и мещане, и казаки, а кто именно, того не припомню; его винили, что он разоряет и отнимает грунты у некоторых лиц; так делал он, когда был сотником. По этой-то причине мы и не определили Головаревского. О том, чтобы Григорович кого-нибудь бил или сажал в тюрьму, я ничего не знаю.

Спрошенный по этому пункту Савич прибавил, что еще гетман Скоропадский отставил Головаревского от должности сотника за нанесенные людям обиды. Чарныш отозвался полным неведением по делу о выборе сотника в Кролевце.

Тайная канцелярия задала потом следующий вопрос:

– Бригадир Вельяминов писал, что вы без указа коллегии раздавали в работу деревни, приписанные прежде к ратуше. Кому раздавали вы деревни и какие именно?

Савич и Чарныш отозвались незнанием. Один Полуботок дал на этот вопрос такой ответ:

– Мы отдали одну деревню в тридцать или сорок дворов новгород-северскому сотнику Голезному, потому что этот сотник по сенатскому указу был переведен из Полтавского полка в Новгород-Северский, а прежнего сотника деревня была уже отписана к гетманским маетностям. Потом мы отдали небольшую деревню бунчуковому товарищу Кушневскому ради отъезда его в Петербург, как прежде делалось у нас в подобных случаях; когда же бригадир сказал, что не следует давать деревню Кушневскому, тогда мы снова отобрали ее и приписали к ратуше. Наконец, дана была небольшая деревня канцеляристу Хоменку в Стародубском полку, в Баклановской сотне, потому что этому канцеляристу дано было обещание еще гетманом Скоропадским по тому поводу, что Хоменко перешел на его сторону из-за Днепра и там покинул бывшую за ним деревню. Более этих трех деревень мы никому не давали.

Был затем сделан малорусам такой вопрос:

– В Малороссийской коллегии определено иметь счетчика и комиссара для приема денежной казны, В 1722 году велено было выбрать счетчика из гарнизонных солдат, но на указ об этом получено донесение, что счетчики комиссар уже выбраны и не из гарнизонных солдат, потому что из гарнизонных солдат выбрать некого: они все бедны. Зачем отставили счетчиков и комиссара, не дождавшись указа?

Полуботок и Савич объявили, что это неправда, а Чарныш добавил, что бригадир Вельяминов писал ложно, будто гарнизонные солдаты бедны и выбрать из них некого, тогда как многие из гарнизонных солдат имеют лавки и занимаются торгами.

– Прошлый год в малороссийские полки были определены сборщики, которым велено собрать денег, хлеба и меда, и этих денег не следовало употреблять никуда без указа, а полковники Полуботок, Танский, Апостол и Милорадович отобрали у сборщиков 2264 рубля и хлеба 628 четвертей.

Полуботок отвечал:

– Без указа ничего не брали, но по силе сенатского указа, которым велено было полковникам довольствоваться теми сборами, какие получались прежде, в Черниговском полку собрано не коллежскими, а полковыми сборщиками всего 70 или 80 рублей. Савич заметил, что из коллегии прислан был к старшине указ об одном меде, взятом миргородским полковником Апостолом, а о хлебе и деньгах не было никакой переписки, кроме только о хлебе, собираемом в раздачу коллежским служителям.

Представили допрошаемым такое донесение Малороссийской коллегии:

– Был послан в Стародубский полк, в маетности полковничьего уряда Пекалицкий для сбора доходов на полковничий ранг. Из коллегии ему послан был указ, чтобы он явился с деньгами в коллегию, а он не явился, и когда потом был сыскан, то сказал, что старшина не велела отдавать этих денег в коллегию.

Что это значит (спрашивала Тайная канцелярия), сколько было денег и куда их израсходовали. Полуботок на это сказал:

– В виду у нас имелся указ сената хранить собранные деньги там, где они были собраны, и потому мы, старшина, определили не отдавать собранных Пекалицким денег, а приказали положить их в Стародубе за неимением полковника при полковой старшине, чтобы, когда будет в Стародубском полку новый полковник и потребует этих денег, они были налицо, потому что такие расходуются на покупку лошадей и на другие нужды полка. Денег было налицо рублей сто с небольшим; а чтобы бригадир Вельяминов требовал этих денег и приказывал Пекалицкому явиться в коллегию и мы будто не велели Пекалицкому являться и доставлять в коллегию денег – того мы не знаем и от нас такого приказа не было.

И Савич, и Чарныш показали то же, что и Полуботок. Тайная канцелярия сделала такой спрос:

– Когда у вас бывают между собою советы о важных делах, вам велено давать знать бригадиру Вельяминову, и последний должен находиться при таких ваших советах; вы должны были сообщать ему сентенции и копии универсалов; вы же о своих советах ему не объявляли, а присылали копии с универсалов и известия о всяких дела хуже в то время, когда дело окончится и состоится решение.

Полуботок дал такой ответ:

– О важных делах мы письменно не держали совета с Вельяминовым и знать ему на письме не давали, потому что такие важные дела не часто случаются. Сочиняя универсалы и подписывая их, мы посылаем их в коллегию и до просмотра коллегии их не публикуем; иногда же о нужнейших делах имеем разговор с бригадиром Вельяминовым. Копии с универсалов сообщаем в коллегию, а сентенций не посылаем, потому что у нас не было такого обыкновения, чтобы подписывать и крепить по листам приговоры всем старшинам. Не важные же дела мы решаем сами собою и по решении доносим коллегии. Всем этим мы не чинили коллегии противности и не нарушали надлежащего ей послушания.

То же сказал Савич, а Чарныш отговорился незнанием по причине болезни, постигшей его. Спрашивали:

Для чего вы, не объявя Вельяминову, устроили у себя кроме генерального суда еще какой-то свой суд и какие дела производились в этом суде? Были ли такие суды при прежних гетманах и если не было, то для чего вы их выдумали без указа?

Мы, – сказал Полуботок, – учинили в Глухове суд с совета старшин и сказывали о том ранее бригадиру Вельяминову, что наш генеральный судья заболел, а челобитчиков много и дел накопилось довольно. Бригадир не сказал нам, чтобы не быть такому суду, а, напротив, сказал «хорошо». Суд этот вовсе не был иной кроме генерального, он был учрежден временно вместо генерального; и при прежних гетманах делалось так, что если генеральный судья отлучится или заболеет, то по гетманскому приказу выбирались временные судьи из полковых старшин или из других лиц, кто прилучится, по четыре человека для судопроизводства. Из такого суда мы отсылали дела в коллегию, а в коллегии, продержав дело месяца три, отсылали его снова в наш суд для решения.

Был затем сделан вопрос о глуховском сотнике Мануйлове. Бригадир Вельяминов не велел его высылать в низовой поход, но объявление Вельяминова не было принято во внимание старшинами: Мануйлов был выслан.

– За какую вину, – спрашивали в Тайной канцелярии, – держали вы на пушке племянника этого Мануйлова, Оболонского, бывшего у нас канцеляристом?

– Мануйлова выслали не мы, – отвечал Полуботок, – а нежинский полковник Толстой, и бригадир Вельяминов не говорил нам, чтобы его не высылать. Оболонский же был наказан за то, что когда Вельяминов сверх определенных для него маетностей требовал с нас еще 300 четвертей хлеба, а у нас хлеба в сборе не было, то мы приказали Оболонскому написать донесение в сенат, а Оболонский потерял черновой отпуск: за это по нашему давнему обыкновению мы подвергли его штрафу, и Вельяминов за то на нас озлобился.

То же показали Савич и Чарныш.

Все это до сих пор были обвинения в злоупотреблениях по общей текущей администрации. Начались потом допросы по жалобам разных лиц на Полуботка и старшину.

– Стародубский мещанин Федор Сухота искал на стародубском войте Спиридоне Ширяе издержек в проестях и волокитах по посланным из Иностранной коллегии грамотам. Иск простирался до 809 рублей.

– Помню, – сказал Полуботок, – что была прислана из Иностранной коллегии грамота о взыскании 809 рублей по челобитию Сухоты; эти деньги остались невзысканными за челобитием ответчика, доказавшего, что истец ищет за него напрасно, и потом дело взято было на решение в Малороссийскую коллегию.

Чарныш сказал:

– Иное дело генеральным судом решено, написана сентенция еще при Скоропадском и послана была в иностранную коллегию.

– Казак Никифор Ломака жаловался, что отец его бил челом на Пилатовича о затоплении мельницы; был дан декрет обвинительный на Пилатовича, но не приведен в исполнение.

Полуботок заявил, что не знает этого дела.

Ему сказали: «Пилатович обвинен был при гетмане Скоропадском и выдан по гетманскому приказу против него обвинительный декрет, но генеральный суд, взявши взятку с Пилатовича, обвинил Ломаку и отдал остальные его мельницы Пилатовичу» По этому делу Чарныш сказал:

– Пилатович бил челом напрасно, будто посланные по челобитию Ломаки розыщики вели розыск неправильно; потом посланы были внове розыщики, и по вторичному розыску явился виноват Ломака; тогда прежние розыщики были наказаны гетманом и остальные мельницы были отданы Пилатовичу. Взяток с Пилатовича не брали; правда, он положил перед судом деньги, но эти деньги были ему возвращены.

– Но по челобитию Ломаки, – возразили малорусам вТайной канцелярии, – дело было требовано в Москву и не прислано. Отчего вы его не прислали?

– Я за болезнию не присутствовал на суде, – сказал Чарныш, – а потом, когда старшина сообщила мне, что это дело требуют в коллегию, я передал его в войсковую канцелярию для отсылки в коллегию.

Савич объяснил, что он не занимался этим делом, собираясь ехать в Петербург.

– Города Любеча церкви Рождества Богородицы поп Гаврило жаловался, что Полуботок сделал нападение на церковную землю и другие маетности и овладел ими насильно, не обращая внимания на крепостные акты.

Полуботок против этого обвинения дал такой ответ:

– Я не отнимал насильно имущества и земель церковных, а, быть может, поступил так мой приказчик Семен Калмыков; думаю так потому, что тот поп бил челом в коллегии на него и приказчик после его челобития взят в коллегию, а от меня не давалось приказания обижать этого попа, и сам поп на приказчика мне не жаловался. Впрочем, приказчик взят в коллегию по донесению любецкого сотника Савченка, а не по донесению попа. Бригадир объявлял мне о челобитной попа, и я хотел послать для розыска, ноне послал, потому что сам я поехал в Петербург, а приказчика из коллегии до сих пор не освободили. Я приказывал приказчику, чтобы он не чинил обиды попу.

Полуботку представили вопросы о разных обидных поступках, учиненных этому попу Гавриле, а именно:

«Овладел десятью крестьянскими дворами и садом; приказал взять с попова двора двадцать три воза сена; вслед выбрать два улья пчел в бортях; на Днепре велел вырубить яз; через принадлежащие попу сады и огороды проложил дорогу к своему двору; отнял в семи рублях огород; взял у попова крестьянина избу с сеньми и положил за нее своевольно восемь рублей; взял за долг у попа крестьянина; овладел церковною землею с сенными полосами; отнял положенную церковникам в пропитание дань с двух островов по пяти рублей и по два пуда меда; отнял четырех крестьян, с которых шло оброка по шести рублей и овса по шести четвертей; поставил на купленной земле корчму» и проч.

На все эти вопросы Полуботок отвечал отрицанием.

На этом обрывается в деле, хранящемся в государственном архиве, допрос, сделанный Тайной канцелярией Полуботку с товарищами. Затем там читаем мы роспись колодникам, которых император приказал отвезти в Гварнизон (Петропавловскую крепость) лейб-гвардии Преображенского полка адъютанту Артемию Максимовичу. Это совершилось 10 ноября 1723 года в 9 часов пополудни. Поименованные колодники были: Черниговского полка полковник Павел Полуботок, генеральный судья Иван Чарныш, генеральный писарь Семен Савич, сыновья генерального судьи Иван и Петр Чарныши, Черниговского полка полковой писарь Иван Янушкевич, того же полка казак Иван Рыкша, Стародубского полка войсковой товарищ Степан Косович, Гадяцкого полка судья Григорий Грабянка, канцелярист генеральной канцелярии Николай Ханенко, Переяславского полка есаул и наказной полковник Иван Данилович, Стародубского полка наказной полковник Петр Корецкий, бунчуковый товарищ Дмитро Володковский, войсковой товарищ Василий Быковский, канцелярист генеральной канцелярии Иван Романович. На дворе бывшего князь-папы Бутурлина остались: священник Василий Петров и одиннадцать служителей Полуботка, из которых один был бандурист, а другой – кухмистер-поляк, шесть служителей Чарныша, семь – Савича и несколько служителей других арестованных.

Причина арестования Полуботка и его товарищей не вполне разъяснена историею. В Малороссии сохранилось предание, что Полуботок раздражил царя смелою речью, которую произнес на улице при выходе государя из Троицкой церкви. Бантыш-Каменский в своей «Истории Малой России» сообщает, что у малороссийского старожила Тарновского был список этой речи, но он кому-то отдал его . В «Истории руссов», несправедливо приписываемой архиепископу Конисскому, приводится длинная речь, будто бы говоренная Петру Полуботком, но склад этой речи сразу обличает подделку, как и вообще все приводимые в этой истории речи. Правдоподобнее приводится речь Полуботка, произнесенная в это время Петру, в сочинении Шерера «Annales de la Petite Russie»:

«Знаю и вижу, государь, что вы хотите погубить мою родину без всякой причины, единственно по злобным наветам гордого Меншикова; вы считаете себя выше всех законов и хотите уничтожить все привилегии, утвержденные торжественно вашими предшественниками и вашим величеством; вы хотите подчинить произволу народ, которого свободу вы сами признали; вы не затрудняетесь посылать его на тяжелые и унизительные работы, принуждаете казаков, как рабов, копать каналы в ваших владениях, а что всего для нас оскорбительнее – лишаете нас драгоценнейшего нашего права избирать вольными голосами гетманов и прочих начальников; вместо того, чтобы оставить судьям из нашего народа власть судить своих соотечественников, вы поставили нам судьями великорусов, которые не знают или прикидываются не знающими наших прав и привилегий и не перестают всякими способами нас насиловать и оскорблять. Неужели, отказывая нам в правосудии, ваше величество думаете принести Богу благодарность за все успехи, которые он вам соизволил послать? Вы ослеплены величием и могуществом, которые дали вам щедроты божеские, а не думаете о божеском правосудии. Позвольте, ваше величество, объявить вам в последний раз, что вы не получите никакой пользы от разорения целого народа: гораздо менее вам славы властвовать силою и казнями над низкими рабами, чем быть главою и отцом такого народа, который за все ваши благодеяния всегда готов всем жертвовать и проливать кровь ради вашей пользы и славы. Знаю, что меня ожидают оковы, что меня посадят в мрачную тюрьму на голодную смерть по московскому обычаю, но мне все равно: я говорю за свою родину и добровольно предпочитаю самую мучительную смерть ужасному зрелищу окончательного разорения моего края. Подумайте, великий государь, и будьте уверены, что вы отдадите некогда отчет господу всех господствующих за несправедливости, которые вы учиняете народу, принятому вами под ваше покровительство».

Соображая тогдашние обстоятельства, едва ли можно признать сообщаемую в книге Шерера речь действительно сказанною Полуботком. Мы знаем вспыльчивый, раздражительный и вместе крутой нрав Петра. Возможно ли допустить, чтобы он спокойно в продолжение нескольких минут стоя на улице, слушал это укорительное красноречие малороссийского наказного гетмана? Мы уверены, что этой речи Полуботок не говорил, но она тем не менее имеет для нас значение как отголосок происшедшей с Полуботком катастрофы и проявление сочувствия к Полуботку у малорусов его времени, потому что речь эта, по всем соображениям, сочинена и приписана Полуботку в Малороссии. В бумагах государственного архива мы не нашли ни малейшего намека на какую бы то ни было речь, произнесенную Полуботком государю; но из тех же бумаг мы узнаем, что в то время, когда Полуботок с товарищами находился в Петербурге и еще не был подвергнут в Тайной канцелярии допросу, который мы привели выше, над ним начиналось тайно другое дело – по обвинению в государственной измене. Дело это возникло августа 31-го 1723 года по донесению псковскою епископа Феофана Прокоповича, сообщившего письмо к нему Иродиана, епископа черниговского, о черниговском полковнике Полуботке, где показано было, что Полуботок имел сношения с изменником Орликом, бывшим писарем Мазепы, возведенным по смерти последнего от шведского короля Карла XII в сан малороссийскою гетмана и приходившим с татарскою ордою в пределы Малороссии. Иродиан препроводил присланное к нему письмо Нила, архимандрита елецкого, 12 декабря 1722 года следующею содержания:

«Превелебный отец Самборович с архимандритии елецкой отдален отъезжаючи в Киев, ездил жегнати [прощаться] своих благодетелей черниговских и в небытности мости-пана полковника черниговского был у самой паньи полковниковой в доме; оттуда повернувши, был у меня, Нила архимандрита, только в той обители новоизбранного, где хвалячися ласкою ей милости паньи полковниковой, что его довольно з дому своего путешествовала, и тое предлагал якобы ему, отцу Самборовичу, презентовала лист своего пана, в котором его милость, пан полковник, пишучи з Глухова, хвалился ласкою князя светлейшего: повелел ему, пану полковнику, в нуждах своих списываться, обещаючи-ся во всем пособствовати; также поведал, якобы чул з уст паньи полковниковой, что пана миргородского полковника моцно ранено на баталии, и также полковника Танского рассечено и пана Галагана разрублено, а сын пана полковника миргородского гдесь под елся – неизвестно; также похвалял ростропность его милости пана полковника черниговского, который, чуючи Орлика с 30 000 кочуючого за Васильковым в степи, не писал к нему, токмо изустным выговором посылал Казаков уведомляючися, для чего бы Орлик зближился з ордою под Киев, на что якобы то ответствовал Орлик: «того ради я здесь кочую з ордою, бо в наших сторонах многолюдно, а поветрие тяжкое, абым я ся не заразил». Я как в ту пору казал отцу Самборовичу, что то байка щирая, а не правда, так и теперь принужден повелением преосвященного моего пастыря его милости госпадина Иродиана Жураковского мусилем [должен был] дати на письме подлинные его отца Самборовича слова».

Уже до приезда Полуботка в Петербург по этому поводу возникла переписка между Полуботком и Самборовичем, переведенным тогда из Чернигова в Киев в сане игумена Кирилловского монастыря. Полуботок от 29 мая 1723 года писал Самборовичу такое письмо:

«Донеслося мне ведомо из Чернигова о некоторых плетках [сплетнях], что якобы оныя произошли на контемпт [для унижения] и на некую шкодливость моей особы от вас, мости-пана, чего весьма не сподевалемся [не надеялся], которые отец Нил, от вашея мости-пана чуючи, донесл преосвященному его милости епископу черниговскому, яко же, по требованию его преосвященства, о тых за рукою своею дал его пастырской милости сказку, которой копию в объявление через сего листа подавцу до вашей милости пана посылаючи, вельце [очень] прошу на всякой пункт мне в самой скорости учините ответ: есть ли тые плетки от вашей милости-пана вышли, чили не [или нет], абым я мог ведати на ким при невинности моей моего бесчестия и обругательства доходити [искать]; при том всегдашним мя вашей милости полецаю [поручаю] молитвам».

«Презентовано мне сказку превелебного отца Нила, теперешнего архимандриты елецкого, который написал якобы по приезде моем в Чернигов, будучи мне в доме вашем панском давано читати лист, писанный от вашей мости-пана. Там листа мне не презентовано, только цидулку, чинячи мне сожаление, а потешаючи веселою вестью о милостивом монаршем призрении на Малую Россию, то есть поведено всякому началу и гражданству владети добрами и доходами надежными по-прежнему, наконец в той цидуле доложено, что князь светлейший много ходатайствовал до императорского величества в том деле нашим посланным и впредь обещался. Напутствием з дому вашего панского от ее милости паньи полковниковой мне учиненным не хваливался я того дня перед отцом Нилом, бо аж на утренний день мне прислано по милости своей, что была благодетельская ласка ко изгнанному, ибоя мя нагло [внезапно] отец Нил выправил [выпроваживал] з Елецкого в Киев хотя накрепко складалемся писанием [усиленно ссылаясь на письмо] преосвященного архипастыря тутейшего киевского персвадуючим, чтобы я не рушался з месца. О тому полковнику миргородском, о пану Галагану и о пану Танском, жадного [никакого] в дому вашей милости не было разговору, боледво с полквадранса там бавилисьмыся на пожегаанию [ибо едва полчетверти часа мы провели на прощании]. Тое добре памятую, что еще выездячему мне на устречу к архиерею теперешнему черниговскому в Новгородок, сказали мне за монастырем Елецким на дворце пришедший з города иеромонах Фаддей Какойлович и диакон Андрей Дембицкий, будто слышали они, что под шопою [под навесом] там у Чернигови читано письмо яко бы пана миргородского постреляно, Галагана и Чесника рассечено и пана Тайского порубано, не ведать чи живы будут; тую весть на ночлезе у вечеру за Сновом на лузе объявил был я его милости отце архимандриту Святотроицкому, в то время сопутнику моему, а больше никому, бо не подлинно было чи так, или нет. О Орлику и о орде за Васильковым ани в дому вашей мости, ани в Чернигове я и не слыхал и не розмовлял о ним с отцом Нилом, о посылке вашей милости к нему не ведаю и жадного словесного вашей мости пану не чинилем апляузу [не одобрял], разве могл он слышати от людей посполитых, а не от мене, бо и о мне тут пронеслось было яко бы я давно уже поехал до святейшего синода, и минувши Чернигов ктось мене видел в Седневе и в Новгородку, а я здесь недвижим пребываю, имеючи место пристойное. Пронеслася было зимою тут тревога, будто орда в степи за Васильковым, или уже по сем боку Василькова, а от кого – в то время не ведал я, аж теперь спросился отца наместника святософийского, отца писаря, отца инстигатора консистории, и они поведали, что неякийсь мужик прибег до Рославич, села митрополитанского, сказал о той тревоге попу, поп з городничим тамошним ударили в колокол на гвалт, людей потревожили и по околичных селах; однако за тое и поп и городничий приняли в цепи наказание, а мужик в крепости печерской имел наказание, а понеже отец Нил по повелению на мене неправдивую дал сказку, то мусил писати и тое, чего от мене не слыхал: може он по нелюбови ко мне сие творит, хотя я ни в чем его милости не перешкожую [не препятствую], или хотел крайнего моего благодетеля, вашу панскую милость, подвигнути на меня старца до уразы [к оскорблению], до ненависти, что кольвек [что-нибудь]делает, Бог ему да простит, а я всегда в надлежащей чести доброе имя и славу так самого вашей мостипана, яко и всего богодарственного домовства пестуючи и заховуючи всегдашние молитвы и готовость услуг доживотных [пожизненных] при нижайшем поклонении залецаю [поручаю]. Вельми ваш во всем зычливый [доброжелательный] богомолец и слуга нижайший Евстратий Самборович, архимандрит елецкий, игумен общества Святотроицкого Кирилловского киевский рукою власною».

По этим полученным известиям Тайная канцелярия отправила в Киев к тамошнему генерал-губернатору князю Трубецкому указ произвести розыск о сношениях Полуботка с Орликом. Указ этот отправлен был с нарочным, лейбгвардии сержантом Мордвиновым, которому велено было самому находиться при следствии и, окончивши следствие, отослать все дело для окончательною решения в вышний суд. Но князь Трубецкой, начавши производить розыск, встретил затруднение и доносил, что никакие может довести дело до конца, потомучто люди, которых он привлекал к допросу, боясь Полуботка или потакая ему, не говорили правды. Дело в том, что в Петербурге находившиеся малорусы проведали собирающуюся над ними грозу: сенатские подьячие сообщили им секретное дело, производившееся об них, и Полуботок написал в Малороссию наставление, как следует поступать и отвечать, когда будут делать розыск. Это сделалось известным государю, и, по-видимому, это обстоятельство и было поводом внезапного ареста, наложенного на малороссиян в Петербурге. У Соловьева, кроме тех бумаг, которые были в наших руках из государственного архива, были еще документы московского Архива иностранных дел, из которых оказывается, что 10 ноября, в день, когда арестовали Полуботка с другими малорусами, Петру при выходе из церкви св. Троицы приехавший из Малороссии канцелярист Иван Романович подал две челобитные; государь распечатал их в доме, называемом «Четыре фрегата», и нашел в этих челобитных «неосновательные и противные прошения». Из указа, последовавшего уже после кончины Петра (П. С. 3., ст. 4651), видно, что в одной из этих челобитных, написанной старшинами, остававшимися в Малороссии, они просили государя, будто бы по желанию всего малороссийского народа, уничтожить Малороссийскую коллегию и устроить вместо нее генеральный суд из семи особ. По поводу этой челобитной Петр приказал арестовать Полуботка и всех ею товарищей и захватить все их бумаги; в этих бумагах найдена «промемория» отправлявшемуся в Малороссию посланцу с наставлением, какие ответы следует давать, когда будут делать вопросы, и вместе с тем научать жаловаться на притеснения со стороны Малороссийской коллегии. Петр ясно узнал, что малорусы проведали секретное дело, производившееся о них, и 16 января 1724 года дал такой указ сенату, что «секретные дела вынесены от подьячих черкасам... того ради, получа сие, учините, по примеру Иностранной коллегии, чтобы секретные дела были особливо у надежных людей, чтобы впредь такого скаредства не учинилось».

Как бы то ни было, но еще в декабре 1723 года отправлен был в Малороссию Румянцев, доверенный человек Петра, сослуживший ему важную службу вместе с Толстым по делу о вызове царевича Алексея из-за границы. Государь дал ему инструкцию поверить и докончить розыск, начатый и неконченный князем Трубецким. Румянцев должен был собрать всех тех людей, которые были в прежнем розыске, обнадежить их, что им не будет ничего дурного, убедить их, чтобы они безо всякой опасности объявили о преступлениях Полуботка и всей старшины, и, снявши с них допрос, отправить их в Петербург не под арестом, но с офицером. Вместе с тем Румянцеву предписывалось собирать в городах казаков, убедить их в том, что им будет лучше, когда вместо прежних полковников будут им назначены новые полковники из великороссиян, и узнать, что казаки не участвовали в составлении челобитной об избрании гетмана, а что такую челобитную выдумала старшина от имени всего казачества, без желания подчиненных.

Румянцев в январе 1724 года доносил из Чернигова, что, приехавши в Стародуб, он собрал на сход полковую старшину, сотников и по несколько десятков казаков от каждой сотни, а также и членов магистрата. Он спрашивал их: знают ли они о челобитной, поданной генеральною старшиною об избрании гетмана, и с их ли желания генеральная старшина составила эту челобитную? Иные сказали, что знают; другие – что не знают подлинно. Но, по замечанию Румянцева, они говорили так, что верить им нельзя: сразу видно, их научали другие. Румянцев спросил: довольны ли они определенным в их полк полковником Кокошкиным? Казаки сообразили, какого ответа хочется тем, которые задавали им такой вопрос, и сказали, что они «по высокой милости царской зело удовольствованы». Когда Румянцев из Стародуба приехал в Чернигов, то собрал сход и объявил черниговским казакам, что у них полковником будет назначенный от царя Богданов. Казаки приняли эту новость «с великим благодарением», Румянцев спросил про челобитную об избрании гетмана, посланную государю будто бы от всего казачества. Черниговские казаки отвечали, что ничего об этом не ведают, что старшина составила эту челобитную «воровски без их позволения». Содержавшийся под караулом канцелярист Банкевич подал на старшину донос, и Румянцев препроводил этот донос в Тайную канцелярию. Из Чернигова Румянцев собрался ехать в другие малороссийские полковые города и испрашивал дальнейших для себя инструкций. Этих инструкций мы не нашли, но из указа Екатерины I (П. С. 3., ст. 4651) оказывается, что Румянцев ездил во все полковые города и везде собирал на сход полковую старшину и по несколько сот казаков. Он делал на сходах те же вопросы, что в Чернигове и Стародубе. Везде казаки показали, что они не просили ни об упразднении Малороссийской коллегии, ни об избрании гетмана, что это вымыслила сама собою старшина, а других принуждали прилагать руки к челобитной. Румянцев вместе с тем донес в Тайную канцелярию, что, как он узнал, находившиеся в Петербурге малорусы посылали к оставшейся в Малороссии старшине, к Жураковскому и Лизогубу, наставление, а Жураковский и Лизогуб по смыслу этого наставления разослали от себя письма в три полка, чтобы побудить малороссийский народ заявлять нежелание иметь у себя великорусских судей и великорусских полковников. Потом Полуботок послал из Петербурга в Малороссию своего доверенного человека Лаговича передать генеральной старшине, чтобы полковники в разных полках внушили своей полковой старшине и сотникам, дабы они постарались поскорее помириться со всеми теми, с кем находились в ссоре, и вознаградили бы тех, кого оскорбили, чтобы не было более жалоб на причиненные обиды. Когда правительство узнало об этом обо всем из донесения Румянцева, Лаговича подвергли очной ставке с Полуботком, и Полуботок сознался, что посылал Лаговича делать надлежащие внушения, чтобы расположить Казаков давать на вопросы такие ответы, которые бы не шли вразрез с их задушевным желанием удержать в Малороссии старый порядок и не допускать нововведений.

Полуботок умер в Петропавловской крепости в 1724 году. Его товарищи были освобождены Екатериною I.

Тогдашнее русское правительство не только при Петре, но и после его кончины старалось представить Полуботка и его товарищей людьми, которые, заботясь о своих личных и сословных целях, были утеснителями «подлого», как выражались в те времена, народа, а государь являлся защитником и охранителем этого народа от эксплуатации сильных и богатых лиц, занимавших начальнические места. В Малороссии между тамошнею интеллигенциею составилось и укрепилось мнение о Полуботке как о смелом, благородном и решительном, тем не менее непоколебимо верном престолу и своему долгу герое, пожертвовавшем своею свободою и далее самою жизнью за права своей родины. Мы не имеем подробных данных, чтобы произвести верный приговор и, так сказать, последнее слово истории о печальном событии, изложенном нами. Все, в чем в оное время обвиняли Полуботка и вообще старшину, останется недоказанным. Читатели наши могут ясно видеть, что обвинения, на которые их заставляли давать ответы в Тайной канцелярии, голословны и не подтверждались никакими фактическими уликами, а от обвиняемых ни в чем не последовало сознания. Притом способ, каким возбуждены все противные для Полуботка и старшины жалобы, по самому существу своему внушает подозрение в справедливости самих жалоб. Малороссийская коллегия рассылает приглашения подавать жалобы на старшин. Нет и быть не может в свете человека, который бы всем угодил. Понятно, если оповестить всем и каждому, чтобы шли с жалобами на то или другое лицо, то непременно явится целая куча жалоб. Делать подобные приглашения к подаче жалоб можно только с предвзятым желанием повредить во что бы то ни стало тем, на которых будут приноситься жалобы. Так на самом деле и было. Петр, в видах государственною единства, находил неуместным сохранять областную самобытность Малороссийского края и желал теснее слить его с остальным государством своим. При таком взгляде ему до крайности неприятно было домогательство старшин об избрании нового гетмана и их недовольство учреждением Малороссийской коллегии – нового, еще небывалого органа предполагаемого государем слития Малороссии с Россиею. Петр знал и верно понимал, что этого желают одни старшины, – как люди, сравнительно более других политически развитые, и потому на них-то устремил свои удары. Петр знал в то же время, что в Малороссии существуют уже издавна враждебные отношения между казацким начальством и простыми казаками, между значными и чернью, между богатыми и бедняками, между владельцами земли и безземельными наймитами, между привилегированным казачеством и осужденным на поборы и повинности поспольством, одним словом, между тем, что на каких бы то ни было отношениях и какими бы то ни было путями поднималось из народной массы и остальною массою. Петр воспользовался этим общественным положением в Малороссии для своих политических целей. В таких видах ему было полезно, когда явятся из народной массы жалобы на старшину, на значных людей; в таких вилах он отправил Румянцева вызывать у простых Казаков согласие и сочувствие к нововведениям, которые, как Петру было известно, приходились не по сердцу старшине и вообще значным людям. Может ли историк верить искренности того, что могли отвечать казаки и простолюдины на вопросы человека, приехавшего от царя и своим тоном показывавшего им, чего хочет царь? Может ли, кроме того, верить беспристрастной правдивости донесений человека, прибывшего в Малороссию с заранее задуманным планом услышать там такое народное желание, какого хотелось получить самодержавному царю? Мы не можем признать ни справедливости тех обвинений, которые были искусственно возбуждены против Полуботка и старшин, ни обвинять последних в их домогательствах удерживать в Малороссии старый порядок, не нравившийся царю. Полуботок был одною из жертв, принесенных для государственных целей, которые во всей деятельности Петра всегда были на первом плане.

Отрывок из этой речи напечатан под портретом Полуботка в первом издании «Истории Малой России» Бантыш-Каменского: «вступаючись за отчизну, я не боюсь ни кандалов, ни тюрьмы, и для меня лучше найгоршою смертию умерти, як дивиться на повшехну гибель моих земляков...» Такой портрет с тою же надписью, писанный масляными красками и от старости потемневший, видел я у одного казака в мест. Монастырище Нежинского уезда.

Наталья Чаленко

Деятельность Полуботка относится к переломному периоду украинской истории, когда после перехода гетмана Ивана Мазепы на сторону шведского короля Пётр I взял курс на ликвидацию политической автономии Гетманщины. Избранный наказным гетманом Левобережной Украины, Полуботок возглавил старшинскую верхушку с целью восстановления утраченного и одновременно ликвидации Малороссийской коллегии.

Павел Леонтьевич Полуботок родился в Чернигове около 1660 года в зажиточной казацко-старшинской семье, корни которой уходят в глубокую древность. В начале XVII столетия, после присоединения Чернигово-Сиверщины к Речи Посполитой, прадед Павла – Ярема стал райцею (советником) черниговского магистрата. Подробных свидетельств о деде не сохранилось, а отец – Леонтий Артемьевич сделал блестящую карьеру в казацком войске, дослужился до переяславского полковника, храбро сражаясь в войске Богдана Хмельницкого во время Освободительной войны 1648-1657 годов. По окончании войны он получил потомственное дворянство, а после того, как в 1680 году его единственный сын Павел женился на племяннице гетмана Ивана Самойловича, за Леонтием Полуботком и его наследниками были закреплены приобретённые им владения на территории Черниговского и Переяславского полков. Однако, когда в 1687 году гетманом Левобережной Украины стал Иван Мазепа, родственные отношения с Самойловичем стоили Леонтию Артемьевичу полковничьей должности. Он был обвинён в организации заговора против гетмана, якобы с целью устранения его от власти. Иван Самойлович был сослан в Сибирь, а Леонтий Полуботок лишён большей части своих земель. Вскоре, в 1695 году, он умер и был похоронен в Черниговском Елецком монастыре.

Негативное отношени Мазепы к семье Полуботков привело к тому, что молодому Павлу пришлось начинать своё восхождение к власти практически с нуля и под неусыпным контролем со стороны Мазепы, который всячески препятствовал продвижению Полуботка в казацком уряде. В 1690-х годах он иногда упоминается в документах как войсковой товарищ Черниговского полка. Лишь благодаря знатности и авторитету его рода Пётр І в 1705 году утвердил Полуботка черниговским полковником.

После Полтавской битвы 1709 года Павел Полуботок, как один из тех, кто не поддерживал Ивана Мазепу, выдвинул свою кандидатуру на пост гетмана. Однако, вопреки ожиданиям, Пётр I отдал гетманскую булаву стародубскому полковнику Ивану Скоропадскому высказавшись о Полуботке так: «Этот очень хитёр, он может Мазепе уравниться». Взамен гетманства Павел Леонтьевич получил от царского правительства щедрую компенсацию в виде многочисленных поместий с прилегающими угодьями на территории Черниговского полка, а также несколько сёл, ранее принадлежавших Мазепе и Орлику.

Человек самолюбивый и целеустремлённый, Полуботок, не имея возможности полностью реализовать себя как политик, направил всю энергию на приумножение своих богатств, скупая новые земли. Его владения простирались на территории Черниговского, Лубенского, Гадяцкого, Нежинского, Сумского и Ахтырского полков. Кроме того Полуботок успешно занимался коммерцией, контролировал и даже сосредоточил в своих руках торговлю зерном, водкой и табаком в Черниговском полку.

Личная жизнь Павла Леонтьевича не всегда была безоблачной. В 1717 году умерла его первая жена Ефимия, мать пятерых детей – Андрея, Якова, Елены, Анны-старшей и Анны-младшей. В 1718 году 58-летний черниговский полковник женился во второй раз – на дочери нежинского полкового судьи Анне Лазаревич, вдове войскового товарища Жураковского.

Главная резиденция Полуботка находилась в Чернигове, где в центре города был построен двухэтажный особняк (позже в нём размещался магистрат), однако жил он с семьёй на живописной окраине Чернигова, в Застриженье.

В черниговском доме полковника, согласно сохранившейся описи имущества, находилась библиотека, около ста икон, фамильные портреты, картины, в том числе«картина китайской работы, шитая по белому атласу шёлком». Стены и мебель были декорированы коврами, стулья обиты красным и зелёным сукном или кожей. В подвалах хранились серебряная и хрустальная посуда, украшения из золота и драгоценных камней, дорогое оружие – сабли, пистоли, винтовки.

Войдя в число самых богатых людей в Малороссии, Павел Полуботок не оставался в стороне от политической жизни Гетманщины. Однако деятельность его как черниговского полковника ограничивалась урегулированием отношений между казацкой старшинской администрацией и органами местного самоуправления.

Весной 1722 года на проходивших в Москве торжествах, посвященных победе России в Северной войне, Пётр І в присутствии гетмана Скоропадского объявил указ о создании Малороссийской коллегии, в состав которой вошли шесть российских офицеров во главе с бригадиром Вельяминовым. Таким образом, кроме власти гетмана появилась ещё одна, но отстаивающая интересы России. Возникло двоевластие, что значительно ограничивало автономию Левобережной Украины.

В том же 1722 году умер гетман Иван Скоропадский и его булава временно перешла к черниговскому полковнику Павлу Полуботку, которого по традиции именовали наказным гетманом. Но фактически специальной инструкцией от 16 мая функции управления Гетманщиной были возложены на Малороссийскую коллегию. Представители казацкой старшины неоднократно обращались к царю с просьбой назначить выборы нового гетмана, однако царское правительство, не доверяя Полуботку, под разными предлогами отказывало в официальном назначении его гетманом. Чтобы предотвратить дальнейшее вмешательство Малороссийской коллегии в дела, Полуботок издал несколько универсалов, направленных на восстановление автономии Левобережной Украины, в частности, усовершенствование налоговой системы и правосудия, которые полностью контролировались Коллегией.

В январе 1723 года Вельяминов отправился для личного отчёта Петру I о ситуации в Украине. В результате Павел Полуботок, а также представители казацкой старшины Иван Черныш и Семён Савич были вызваны в Петербург для допроса. Уже 16 апреля царь издал указ, которым поручил Малороссийской коллегии провести ревизию населения Левобережной Украины, назначить на вакантные полковничьи места российских офицеров, а казацкие войска подчинить фельдмаршалу Голицыну. Этот документ сводил фактически к нулю все старания Полуботка по сохранению автономии Гетманщины.

Тем временем миргородский полковник Данил Апостол (ещё один претендент на гетманскую власть) подписал составленные казацкой старшиной так называемые «Коломацкие челобитные», которые были переданы царю. В них ставился вопрос о регламентации неограниченных прав Малороссийской коллегии, а также опять высказывалась просьба разрешить выборы гетмана. Прочитав челобитные, Пётр I закипел «гневом и яростию» и приказал арестовать Полуботка, Савича и Черныша как организаторов казацкой оппозиции.

После учинённого расследования дело об организации заговора против верховной власти было передано на рассмотрение Высшего суда. Однако до судебного процесса не дошло: 18 декабря 1724 г. главный обвиняемый Павел Полуботок умер в казематах Петропавловской крепости. Похоронили наказного гетмана на кладбище церкви святого Сампсония Странноприемца за Малой Невой в Петербурге.

Выступление гетмана Полуботка в защиту «прав и вольностей», завоёванных украинским народом в ходе длительной борьбы, закончилось полным поражением. Управление Левобережной Украиной попрежнему оставалось в руках Малороссийской коллегии, что фактически означало ликвидацию автономии Гетманщины. Разъединённый глубокими социальными противоречиями, украинский народ оказался неспособным объединиться вокруг национальной идеи. Даже казацкая старшина, находившаяся под давлением и постоянным контролем царского чиновничества, довольно часто отказывала Полуботку в поддержке.

Трагическая гибель Павла Полуботка породила много легенд и преданий, которые передавались из поколения в поколения. Одна из них касается золотого запаса гетмана, который якобы был переправлен незадолго до ареста в один из банков (Ост-Индийскую компанию) Англии. В начале XX века наследство Полуботка оценивалось в 240 тонн золота. Однако кроме легенд никаких документов относительно размера вклада и условий его увеличения не сохранилось. И сейчас это дело остается нераскрытым.

Единственное наследство, оставленное Павлом Полуботком потомкам, – память о нём как о национальном герое, неутомимом борце за свободу украинского народа.

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Па́вел Лео́нтьевич Полубо́ток (Полуботко, укр. Павло Полуботок ; ок. - 29 декабря ) - украинский военный и политический деятель, наказной гетман (исполняющий обязанности гетмана) Войска Запорожского ( -) после смерти Ивана Скоропадского , черниговский полковник .

Биография

Родился на хуторе Полуботовка . Был богатейшим человеком.

После смерти Скоропадского началась упорная борьба старшины во главе с Полуботком за защиту автономии Украины. В мае Полуботок был вызван в Петербург, где он подал челобитную Петру I об отмене новых стеснительных порядков, чем очень разгневал царя, который велел Полуботка с товарищами посадить в Петропавловскую крепость . Имущество Полуботка было конфисковано.

Умер в заключении в декабре 1724 года .

Мифы

В украинской историографии с именем Полуботка связано немало мифов.

В частности, «История русов » приводит довольно подробные обличительные речи Полуботка, якобы произнесённые в заключении; в частности, перед смертью гетман сказал: «Я вражды к тебе никогда не имел и не имею, и с тем умираю, как христианин. Верю несомненно, что за невинное страдание моё и моих ближних, будем судиться от общего и нелицемерного Судии нашего, Всемогущего Бога, и скоро пред Ним оба предстанем, и Пётр с Павлом там рассудятся» (хотя непонятно, кто из палачей мог их записать и как они оттуда попали к автору данного памфлета полвека спустя).

Ещё один распространённый миф - про «клад Полуботка », то есть золотой запас казацкой старшины, будто бы переданный на хранение в Банк Ост-Индской компании и не возвращённый. Попытки вернуть это золото предпринимались достаточно долго, в том числе и в годы Советской власти, однако в связи с отсутствием надёжных доказательств банк всякий раз отказывал в подобных претензиях.

Память

• В и 2010 годах были выпущены почтовые марки Украины, посвящённые Павлу Полуботку.

Напишите отзыв о статье "Полуботок, Павел Леонтьевич"

Примечания

Литература

• Багалей Д. И. Полуботок, Павел Леонтьевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
• Грушевський М. Ілюстрована історія України с додатками та доповненнями / Упор. Й. Й. Боряк, В. Ф. Верстюк. - Донецьк: ТОВ ПКФ «БАО», 2004. - 736 с.
• Модзалевский В. Л. Полуботок, Павел Леонтьевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. - СПб. -М ., 1896-1918.
• Ульянов Н. И. . - М .: Изд-во «ИНДРИК», 1996.

Отрывок, характеризующий Полуботок, Павел Леонтьевич